Сепаратизм по-Закарпатски

Сильно ошибаются те, кто считает, что серьезные угрозы украинскому этническому пространству существуют только в зоне российско-украинского пограничья, ведь пагубное влияние дезинтеграционных тенденций очевидно и на крайнем западе Украины — в Закарпатской области. Здесь орудием дезинтеграции украинства, местным видом концепта «Новороссии» стало неорусинство.

Идея дезинтегрировать украинское этническое пространство, лежащее в основе этой концепции, объединила, казалось бы, непримиримых противников: отдельные политические партии и движения соседних центральноевропейских стран и российских реваншистов вроде Александра Дугина, Константина Затулина; влиятельные силы греко-католической и православных (МП) епархий; закарпатскую бизнесово-правящую верхушку — от известных кланов до регионалов и коммунистов.

Не остаются в стороне от поддержки неорусинства и органы местной и государственной власти, они оказывают финансовую поддержку русинским акциям.

А нынешний руководитель ОГА, не успев как следует стряхнуть луганскую пыль со своих генеральских сапог, поторопился на открытие фестиваля русинской культуры «Червена ружа», где даже провозгласил речь «мало-по-русинськи», чем всех одновременно насмешил и огорчил.

Корни «непохожести»

Секрет такой объединительной силы неорусинства кроется в том, что эта концепция доказывает не просто «непохожесть», а исключительность Закарпатья по сравнению с другими регионами Украины. Если миф об исключительности «Новороссии» базировался главным образом на идее экономической самодостаточности Донбасса («Донбасс кормит Украину»), то в Закарпатской области с ее довольно скромным промышленным и аграрным потенциалом ставка была сделана на гуманитарную сферу: открытие нового славянского народа русинов, прародиной которого является якобы само Закарпатья, и который претерпевает на своих землях беспощадную украинизацию.

Вокруг этой идеи еще в конце 1980-х годов сформировалась группа активистов — по специальности врачей, компартийных функционеров, писателей, инженеров; в местной прессе, в том числе и в компартийных официальных изданиях, упорно начали навязывать мнение, что автохтонным населением Закарпатской области, как и смежных регионов Словакии, Польши, являются не украинцы, а русины, мол, именно русинами, руснаками, или русскими называли себя закарпатцы в досоветские времена. После присоединения Закарпатья к СССР все закарпатские русины «за одну ночь» стали украинцами. А непризнание русинов как отдельной нации и их безжалостная украинизация — это преступление тоталитарной системы против русинов.

Действительно, на первый взгляд, такие простые тезисы истории «обособленной русинской нации» могут подкупить своей правдоподобием. Ведь кому не известны преступления СССР против крымских татар, ичкерийцев, поволжских немцев? Поэтому, наверное, к этому мартирологу тоталитаризма принадлежат еще и русины Закарпатья, о чем не уставали повторять родители новой «нации».

Чтобы начать русинский нацияобразующий процесс, его идеологи должны были, однако, выполнить сверхзадачу: объявить ложными устоявшиеся научные представления о принадлежности автохтонного населения исторического Закарпатья к украинскому этносу (речь идет о современной Закарпатской области вместе со смежными территориями Польши, Словакии, Венгрии и Румынии). Поскольку научными методами выполнить эту задачу было невозможно, то выбор сделали в пользу технологичной стратегии, которая полностью игнорирует научные знания, а взамен опирается на очень широкий инвентарь технологических приемов, тщательно отобранных и систематизированных с целью достижения заранее определенной цели (выводов).

Подготовительным звеном в технологической цепи творения отдельного русинского этноса стало безосновательная трактовка мучительного процесса советизации исторического Закарпатья как украинизации. Идеологи неорусинства утверждают, что после присоединения бывшей Подкарпатской Руси к УССР начался безжалостный процесс украинизации местного автохтонного населения. В подтверждение тезиса о насильственной украинизации жителей Закарпатской области УССР они приводят следующие факты.

Во-первых, вcи жители Закарпатья, которые во времена Чехословакии и хортистской Венгрии считались русинами, по воле руководства УССР были записаны как украинцы.

Во-вторых, на территории Закарпатской области была запрещена местная литературно-языковая традиция, место которой занял украинский литературный язык.

В-третьих, под запрет попали важнейшие достижения собственной духовной культуры закарпатцев: греко-католическая церковь была объявлена ​​вне закона, творчество большинства местных писателей, историков, языковедов прекратилось или было запрещено, или же замалчивалось. Значительная часть представителей местного духовенства, учительства, творческой интеллигенции была репрессирована, массовый характер приобрела практика насильственной депортации закарпатской молодежи на принудительные работы на шахтах Донбасса.

В самом деле, все перечисленные факты были, однако нет ни малейших оснований считать их украинизацией автохтонного населения Закарпатья, ведь таким был стандартный набор мер по советизации регионов, которые присоединялись к СССР.

Политику советизации Западной Украины, как и Латвии, Литвы, Эстонии, разрабатывали, как хорошо известно, не в Киеве, а в Москве, и воплощали ее в жизнь под пристальным вниманием центральных партийных органов. Чтобы убедиться в этом, достаточно вспомнить мероприятия, которые сопровождали присоединение к СССР и других украинских земель.

Так, шестью-пятью годами раньше закарпатцев автохтонные жители Галичины, а затем и Буковины также массово «изменили» свою национальность с русинов на украинцев. На Галичине и Буковине так же вместо местного галицко-буковинского варианта литературного языка был введен надднепрянский вариант украинского языка, а местные диалекты объявлены пережитком прошлого, которое надо настойчиво искоренять.

Греко-католическая церковь в Галиции была запрещена двумя годами раньше, чем на Закарпатье, а беспощадные репрессии против галицкой и буковинской интеллигенции начались с первых дней присоединения этих регионов в СССР. Репрессии органов НКВД и МГБ в Галиции и Буковине были гораздо более жестокими, чем это наблюдалось на Закарпатье. Все эти факты прекрасно известны идеологам неорусинства, однако у них речь идет не о поиске истины, а о реализации четко спланированной технологичной операции: на основании подмены понятий «украинизация» и «советизация» создать основу для последующих технологичных операций по легитимизации русинов как отдельного славянского этноса.

Номинальный «отец» нового славянского народа Пол-Роберт Магочий для своего детища не подбирает новое название, а отдает предпочтение древнему этнониму «русин», которым, как известно, назывались жители не только исторического Закарпатья, но и к ХVIII — началу ХХ века остальных украинских земель, от галицких князей Даниила и Романа, гетманов Богдана Хмельницкого и Ивана Мазепы до Степана Бандеры.

При этом канадский автор никак не объясняет, откуда или как украинский этноним «русин» / «русский» попал на «неукраинское» Закарпатье. Сделав выбор в пользу реального, широко известного как среди самих закарпатцев, так и среди их ближайших соседей — венграми, поляками, словаками — этнонима «русин», создатели русинского этноса осуществляют следующую технологичную операцию: выхолащивают первостепенное значение этнонима «русин» / «русский» как первоначального названия украинцев. И предлагают рассматривать его только как название жителей исторического Закарпатья, то есть представителей «четвертого самобытного восточнославянского этноса».

Такая анти-историческая манипуляция продиктована технологией неорусинского нация-творения: вымышленный этнос обязательно должен иметь что-то настоящее, в случае с русинами — это название. Так же поступают, например, отдельные нечистые на руку производители, которые традиционными названиями «молоко», «масло» или «сыр» называют пищевые продукты, не содержащие ни молока, ни масла, ни сыра, а только пальмовое масло и всякие химические примеси.

Ключевую роль в системе создания неорусинского мифа играет языковая проблематика. Особый статус языкового аспекта русинского мифа обусловлен не только тем, что именно язык традиционно рассматривается как основной этноидентифицирующий элемент. Но и тем, что юго-западное наречие, в том числе и «русинский языковый ареал», достаточно тщательно исследован, причем никто из признанных ученых — будь то украинцы (Михаил Лучкай, Владимир Гнатюк, Иосиф Дзендзеливський и др.), или неукраинцы (Олаф Брох, Ласло Деже, Здзислав Штибер и др.) — никогда не подвергал наименьшим сомнениям принадлежность «русинского языкового ареала» к русскоязычному пространству.

Поэтому перед идеологами неорусинства встала сверхсложная задача: на фоне устойчивой языковедческой традиции, которая отрицает существование обособленного «русинского языка», показать, что «русинский язык» существует. С этой целью они пытаются манипулятивно доказать обособленность грамматики, фонетики и лексики западных украинских говоров или местной литературно-языковой традиции. Поскольку такая задача не имеет ничего общего с лингвистикой и не лежит в научной плоскости, то для ее решения идеологи неорусинства последовательно используют технологические приемы, которые лишь имитируют научные методы.

Показательным примером манипулятивных паралингвистичних технологий является создание «русинских» словарей. За прошедшие четверть века увидели свет около 30 «русинских» словарей различных типов. Даже при поверхностном ознакомлении с этими изданиями бросается в глаза их солидный реестр, который нередко насчитывает 40-70 тыс. слов, и это при том, что составляли их не группы профессиональных лексикографов, а любители-отшельники. Однако после более близкого ознакомления с «русинскими» словарями становится понятно, что это украинские или «украинско-украинские» словари, в которых лишь частично представлена ​​местная диалектная лексика, а также отдельные реликты язычия и собственные новообразования составителей.

Это и не удивительно, ибо основная технологическая задача составителей «русинских» словарей — создать примитивные книги и назвать их «словарями русинского языка». Не содержание, а именно объем — основная цель составителей таких словарей. Так, чтобы расширить «Словник русинсько-руськый» до «верьх 58 тыс. слов», его составитель Игорь Керча бесстыдно привлекает к числу основных «жерел» своего словаря «Словарь української мови» Бориса Гринченко, хотя, как известно, в этом выдающемся лексикографическом труде практически не представлены закарпатские источники.

Не меньшее удивление вызывает включение в «жерела» этого «русинского» словаря и текстов Ивана Франко. В частности, в перечне фигурирует 16-й том его 50-томного издания, который действительно содержит рассказ «Як Русин по тім світі товкся». Однако вряд ли можно это произведение рассматривать как источник «русинской» лексики, поскольку здесь речь идет о «неправильном» русине — галицкогом, то есть украинце.

В результате всеукраинская лексика словаря Керчи составляет более 90%. Кстати, 90% общеукраинской лексики в «русинских» словарях — это своеобразный стандарт «русинской» лексикографии: примерно именно таков процент всеукраинской лексики фиксируют в других «русинских» словарях, потому что только благодаря украинской лексике можно составить «русинский» словарь на 50-60 тыс. слов. В конце концов, о словарях в традиционном смысле и речь не идет, потому что основное назначение таких изданий — не фиксировать самобытную лексику закарпатцев, а только своим названием и впечатляющим объемом свидетельствовать о существовании отдельного «русинского языка».

Аналогичными манипулятивными приемами пользуются составители «русинской» энциклопедии, авторы учебников «русинского языка» и «истории русинов». Однако это мало волнует идеологов неорусинства, ибо и для них самым важным является сам факт существования объемных фолиантов или многотомных изданий, которые называются энциклопедией, «историей русинов» или словарями или учебниками «русинского языка» .

Если учесть технологическую сущность как таких изданий, так и деятельности почти двух десятков русинских общественно-политических организаций, 27 русинских воскресных школ, содержания «русинских» телепрограмм на Закарпатском областном телевидении, то становится очевидно: все усилия неорусинских активистов направлены не на сохранение и приумножение культуры местного населения Закарпатской области, а на создание иллюзии, что за Карпатами украинцев никогда не было, потому что земля там изначально — русинская.

Кому это интересно?

Нынешние усилия неорусинского актива сфокусированы на подготовке к проведению Всеукраинской переписи населения, которая, по его расчетам, должна продемонстрировать Urbi et Orbi численность русинской общины Закарпатья. Учитывая обыденность практики подкупа избирателей на Закарпатье, можно легко прогнозировать, что существенное увеличение количества закарпатцев, которые запишутся русинами (в 2001 году таких было около 10 тыс. человек), не будет представлять ощутимых трудностей, то есть будет стоить заинтересованным силам не очень дорого.

Кому выгодно русинское движение? Для государственных органов Словакии, Польши, Венгрии и Румынии это выгодный инструмент pide et impera: значительно удобнее иметь дело с малочисленным безгосударственным меньшинством из «ниоткуда», чем с частью соседнего 45-миллионного народа. К тому же активисты русинского меньшинства в центральноевропейских странах имеют возможность неплохого заработка на европейских грантах по поддержке миноритарных сообществ.

В Украине ситуация несколько иная. Кроме иностранных агентов влияния, заинтересованных в разделении украинского этнического пространства (их присутствие неоднократно доказано), русинское сообщество выгодно и закарпатской верхушке: та хорошо научилась использовать ее как разменную монету в торгах с Киевом. Мол, смотрите: вот зародыш нестабильности. Вы нас не трогаете — и они сидят тихо, а если решитесь посягнуть на русинский специфику, то Закарпатье уже имеет готовый «русинский» перевод известного лозунга «Услышать Донбасс!» — «Учуйте русинов».

Любомир Белей