В Санкт-Петербурге осенью 2013 года начался процесс по делу об убийстве полуторагодовалого цыганского мальчика Максима Сабова из Закарпатья. На скамье подсудимых — 23-летняя Жанна Лакатош, жившая вместе с Сабовым в одном таборе.

Лагерь закарпатских цыган возле станции метро «Рыбацкое» был разбит примерно десять лет назад.

Обвинение не смутило, что в предполагаемый день смерти ребенка Лакатош уже сидела в СИЗО — за кражу телефона. В ее пользу теперь — только показания 11-летнего мальчика; по мнению прокурора, на ход дела они никак не повлияют.

«Лента.ру» отправилась в Петербург, чтобы разобраться в этом деле, а также понять, почему о цыганском лагере долгое время никто, кроме правозащитников и полицейских, не знал.

Мертвого Максима Сабова полицейские обнаружили в ночь с 21 на 22 января 2013 года; и это все, что достоверно известно. Точное время смерти цыганского мальчика судебно-медицинская экспертиза установить не смогла, хотя причину гибели определили сразу — отек головного мозга, наступивший после множества ударов неизвестным «тупым предметом». Максиму едва исполнилось полтора года. Вместе с мамой, представлявшейся иногда Юлей, а иногда Кристиной, он два месяца жил в цыганском таборе — в пяти километрах от станции метро «Рыбацкое» в Петербурге.

Приехавших из Владимирской области Юлю и Максима приютила одна из местных таборных цыганок, Жанна Лакатош; по одной версии, Юлия Сабова приходилась ей двоюродной сестрой, по другой — сестрой названной.

Табор, в котором жили 20 мадьярских цыган, стоял в промышленной зоне и представлял собой несколько хлипких хибар, сделанных из деревянных досок и линолеума: вместо крыши — парниковая пленка, вместо кровати — топчан, на котором спали вповалку несколько человек. Высота жилища — полтора метра, ширина — полметра; грели его самодельной печкой, сделанной из распиленной пополам железной бочки — в ней жгли мусор и ветки. Жизнь в таборе была устроена просто: мужчины искали цветной металлолом все в той же промышленной зоне, женщин отправляли в метро на мелкие кражи — телефонов и планшетных компьютеров.

29 декабря 2012 года «сестры» пошли воровать на станцию метро «Маяковская» (в 20-ти минутах езды от «Рыбацкого»). Юлию задержали с ворованным телефоном Nokia, Жанна отделалась легким испугом. Перед тем как работники метро увели Юлию Сабову в ОВД, та успела попросить Жанну присмотреть за Максимом. Жанна согласилась — и забрала Максима в свою лачугу.

Через две с лишним недели, 17 января 2013 года, Жанна Лакатош была задержана ровно на том же месте, что и ее «сестра»; на этот раз объектом кражи стал телефон Samsung. Жанна пыталась вытащить его из кармана куртки жительницы Петербурга И.Д. Степановой. Согласно протоколу задержания, составленному в ЛУВД станции «Маяковская» в 20:55, «довести свой преступный умысел до конца она не смогла по независящим от нее обстоятельствам, так как была задержана на месте сотрудниками полиции».

Еще через четыре дня, когда Жанна Лакатош уже сидела в СИЗО №5 на Арсенальной улице, в дежурной части ОВД №45 Невского района раздался звонок. Женщина, представившаяся как Ица Тонто, «старшая по табору», сообщила, что обнаружила в своей палатке труп Максима Сабова.

Когда в табор приехали оперативники, мальчик лежал на топчане. Он был одет в синие рейтузы и голубую фуфайку. На его лице насчитали шесть гематом; нижняя губа треснула от удара. На подошвах ног обнаружились сильные ожоги.

На месте допросили троих жителей табора, живших вместе с Жанной Лакатош и Максимом — Ицу Тонто, ее сына Александра Дёрдя (он также был сожителем Жанны) и внука Андрея. Все они дали идентичные показания. Полицейские записали так: «В период с 00:00 минут 17.01.2013 по 20:45 мин. 18.01.2013 Жанна Лакатош, находясь в самовольной пристройке, расположенной в 440 метрах от Тепловозной улицы и в 230 метрах от 3-го Рыбацкого проезда, в ходе внезапно возникших личных неприязненных отношений нанесла 22 удара Максиму Сабову». Свидетели утверждали, что Жанна Лакатош била Максима за то, что тот «постоянно писался и какался». Свидетели хором пояснили, что мальчик умер через четыре дня после избиений. Основным свидетелем обвинения стал внук Ицы Тонто — Андрей: в момент избиения мальчика он находился в той же лачуге.

На Жанну завели уголовное дело по подозрению в совершении убийства. Труп Максима Сабова забрали в морг, табор разогнали. После нескольких допросов Ица Тонто и Александр Дёрдь уехали в неизвестном направлении. Андрей оказался в питерском приюте для детей-мигрантов «Транзит».

Бремя цыган

Питерский этнограф Андрей Якимов в статье «На стоянке цыган-мадьяров» пишет, что венгерские цыгане (мадьяры) с точки зрения традиционной этнографии — «наименее интересная группа». «В результате длительного совместного проживания с венграми, особенностей традиционного хозяйства и быта и ассимиляционной политики Австрийской/Австро-Венгерской империи, а впоследствии — независимой Венгрии и УССР, большая часть цыган этого ареала перешла на венгерский язык, переняла венгерскую традиционную культуру и отчасти даже самосознание, не говоря уже о католической религии», — пишет Якимов.

Позднее, когда в составе Советской Украины образовалась Закарпатская область, часть цыган получила советское гражданство. По данным антидискриминационного центра (АДЦ) «Мемориал», на Украине насчитываются 47,6 тысячи человек, называющих себя цыганами. Около 14 тысяч человек живут в Береговском районе Закарпатской области. Крупные мадьярские поселки расположены у городов Берегово и Мукачево. Цыганское население Берегова, согласно переписи 2001 года, составляет 1,7 тысячи человек (меньше десяти процентов от всех жителей города). Вплоть до распада СССР цыгане были вполне обеспечены работой — в Берегове действовали кирпичный и деревообрабатывающий заводы, цыгане преподавали в местных школах и работали на железной дороге. Однако после 1991 года в Закарпатье только трети из них удалось сохранить работу. Цыгане-мадьяры решили перебираться в более благополучные места.

Первые мадьяры появились в Петербурге еще в начале 1990-х; в 2002 году они основали кочевую стоянку возле станции метро «Рыбацкое». Как правило, из Украины в Россию цыгане добирались нелегально: до границы — на электричках, через границу — на наемных попутках и автобусах.

Тогда же правозащитница Стефания Кулаева начала собирать информацию об их жизни в Питере по просьбе европейских коллег. «Этот мониторинг меня в каком-то смысле утомил, поскольку факты ты собираешь, а сделать с ними практически ничего нельзя: ну, опубликуют их в каком-то правозащитном издании на английском языке, вот и все, а цыгане как жили в нищете и голоде, так и живут», — рассказывает Кулаева.

В 2003-м Кулаева основала проект «Северо-Западный центр защиты прав цыган» (сейчас — АДЦ «Мемориал»; 12 декабря 2013 года признан «иностранным агентом»). Со слов Стефании, Украине бывшие граждане не нужны; помимо просроченного советского никакого иного гражданства у них просто-напросто нет: «Понятно, что Украина от них открещивается, и, так уж вышло, часть цыган переехала в Россию. У нас ведь все-таки не война, не чума, не Сирия, не Косово. А люди на глазах у всех строят домики из картонок и фанерок, которые сами называют "палатки", туда затаскивают бочки, топят их той же фанеркой, [это] почти как у костра сидеть. Они живут трудной жизнью, полиция об этом знает, и время от времени полицейским приходит в голову что-нибудь в отношении этой язвы предпринять. Как правило, их фантазия ограничивается такими мерами, как поджог. Иногда это сопровождается рейдами и задержаниями, иногда — поджог в чистом виде, и кто выскочил, тот молодец».

По словам Кулаевой, в очередь с полицейскими на цыган нападают ультраправые. В 2004 году в ходе операции «Табор» милицией были сожжены десятки «палаток», выбегавшим из кибиток людям, рассказывает Стефания, стреляли по ногам (аналогичный рейд состоялся в 2010-м). В 2005-м свежеотстроенные «палатки» сожгли дотла люди в масках; в том же году неизвестные с ножами напали на двух сестер, Анну и Луизу Фаркош. Первой, окровавленной, удалось убежать, вторая скончалась на месте. Стефания Кулаева уверена: на сестер напали «воеводинцы» из ультраправой группировки СВР; только никому расследованием этого дела заниматься неохота: «Убитая была лицом без гражданства, бомжом. В таких случаях вообще ничего не докажешь, поскольку непонятно, кого убили. У цыган очень часто нет никаких документов, и стандартное объяснение такое: перед их переездом в Питер в Украине было наводнение, все дома смыло, или же документы во время последнего рейда сожгли».

Цыгане, объясняет Кулаева, «живут в условиях на грани выживания»: «Я в таборе начинаю свой мониторинг со стандартного набора вопросов. Первый: "Сколько у вас детей?" Женщины, с виду — довольно молодые, хотя их возраст очень сложно определить, говорят: "Ты что имеешь в виду? Живых детей или всех, кто родился?" Я говорю: "Ну, давай всех". Всех, как правило, 10-12. Живых — хорошо если пять-шесть. Они живут в болоте, в диких морозах, у детей то переедание, то недоедание».

Когда Кулаева услышала, что в таборе умер полуторагодовалый Максим Сабов, она не очень удивилась: «Детская смерть и травмы в таборе — частое явление. Год назад в больницу попал с тяжелейшими ожогами мальчик, которому обожгло лицо загоревшейся от костра клеенкой. Совсем недавно у одной таборной женщины дочь умерла в страшных муках — оттого, что горлом пошли глисты».

Гораздо больше Кулаеву удивило то, что смерть Максима предала огласке «старшая по табору» Ица Тонто; по мнению правозащитницы, это случилось только потому, что мальчик был чужой, приблудный. «Я десять лет помогаю цыганам-мадьярам и знаю, что у них существует свой внутренний способ уголовно-правовых регулировок. Я думаю, Ица просто боялась того, что мама мальчика, Юля, выйдет из колонии после срока за кражу телефона, своего сына в таборе не обнаружит и обратится к родственникам. Начнутся разборки, месть и так далее». Кулаева убеждена: Жанну Лакатош, «сестру» Юлии, сидевшую в СИЗО №5, сделали «козлом отпущения»: «К моменту смерти мальчика она уже четыре дня сидела в изоляторе, на нее было удобно повесить все что угодно».

Суд и дело

Дело Жанны Лакатош вел старший следователь СО Невского района ГСУ Петербурга А. Морозов. В октябре 2013 года Жанне предъявили обвинения в краже телефона у гражданки И.Д. Степановой, а также в убийстве и истязаниях Максима Сабова. В начале октября дело начали слушать в Невском районном суде. Через месяц со Стефанией Кулаевой связалась педагог питерского приюта «Транзит» Яна Цепкова, воспитательница внука Ицы — Андрея Лакатоша (однофамильца подсудимой Жанны Лакатош). Она заявила, что мальчик, весь год находившийся в приюте, неожиданно рассказал ей следующее: Максима Сабова убила не Жанна, а ее сожитель Александр Дёрдь.

6 декабря 2013 года Андрей Лакатош был вызван на судебное заседание.

В Невский районный суд я еду вместе с ним. Андрей утверждает, что ему 11 лет, но выглядит он лет на восемь — маленького роста, подвижный, в машине сосет леденец. Он любит играть в футбол, носит спортивный костюм с нашивками «Зенита». О своей таборной жизни рассказывает неохотно — припоминает только какого-то «Маугли», который его бил и лицом в ведро окунал. А потом «Маугли бог покарал, он на машине насмерть перевернулся».

Мы едем от «Транзита» до суда ровно час, периодически Андрей начинает вполголоса бормотать свои показания. Если напрячь слух, то можно разобрать обрывки слов: «А Саша его ударил... О шкаф головой ударился... А Ица кричала… А потом Максиму горячую крышку от кастрюли к ногам бабушка прикладывала, чтобы оживить… А он был синий… Саша тогда сказал: давай Максима в колодец кинем… Бабушка сказала: не надо, собаки труп учуют».

Заседание ведет судья Светлана Ларионова, прокурор — Оксана Зотова. Подсудимой Жанне Лакатош на вид — лет 16, темные длинные волосы, одета в черный свитер, лосины такого же цвета и босоножки со стразами. Русским языком она практически не владеет, на все вопросы отвечает «Нэ-э-эт». Перед допросом судья Ларионова задает несколько вопросов следователю Морозову — он допрашивал Андрея месяц назад, тот дал показания, что Максима убила Жанна. На допросе Андрей представился именем «Павло Балог», хотя позже в приют поступил под своим настоящим именем и с подлинными документами.

Через пять минут следователь Морозов, заметно нервничая, слушает показания мальчика в суде. Андрей рассказывает, как полгода назад в табор пришла Юля из Москвы со своим ребенком Максимом, пошла воровать (Андрей говорит «работать») и попала в милицию: «Максим остался в "палатке" Жанны и дяди Саши [Александра Дёрдя]. Жанна жила с Сашей и ходила работать по его указанию. Если она не приносила денег или телефонов или если [Дёрдь] был пьян, то Жанну он избивал, поэтому Жанна сидеть дома не могла. Однажды, когда Жанна ушла на работу, Саша подошел к Максиму и увидел, что тот обкакался, пнул его. Ребенок забрался от испуга под кровать, но Саша вытащил его из под кровати и бросил на кровать. Покормил молоком, и ребенок уснул, а Саша начал делать отдельную кровать для Максима, чтобы он спал отдельно от других членов семьи. От шума Максим снова проснулся, так как Саша попал себе [молотком] по пальцу и разозлился. Максим подошел к Саше, но так как Саша был зол, он ударил ребенка молотком по коленке, а потом по голове, затем пнул ногой — и ребенок влетел головой в доску, а рукой в горячую печку. На другой день, вечером, бабушка услышала, что ребенок стал задыхаться, бабушка взяла крышку от кастрюли и положила ее на горячую печку, затем замотала шарфом ноги ребенка и стала прикладывать к замотанным ногам горячую крышку, чтобы помочь ребенку, но ноги и лицо в тот момент были уже синие. Бабушка вызвала ментов, менты пришли на следующее утро, всех забрали в отделение. Дядя Саша мне сказал: "Не будь дураком, говори на Жанну!"»

По словам мальчика, с момента избиения до смерти Максима прошло два дня. Раньше он «говорил на Жанну» из страха перед Александром Дёрдем, но за год жизни в приюте бояться перестал.

История одного убийства

Связаться ни с Ицой Тонто, ни с Александром Дёрдем не удалось. Следователь Морозов комментарии по делу Лакатош не дает; прокурор Оксана Зотова в интервью местной программе «ЧП» с уверенностью говорит, что показания мальчика на ход дела никак не влияют. Даже адвокат Жанны, Глеб Лаврентьев, сомневается в том, что слова мальчика могут развалить дело: «Статья, в которой обвиняют мою подзащитную, очень тяжелая, а мальчик давал на следствии другие показания. Не в интересах обвинения доказывать, что он давал их под давлением».

С ним полностью согласен заместитель главного редактора сайта «Фонтанка.ру» Евгений Вышенков. Он был первым, кто написал об убийстве Максима Сабова. Информация о смерти мальчика поступила к нему от самих оперативников ОВД №45 — Вышенков, около 30 лет отработавший в питерском уголовном розыске, обладает обширным контактами в местной полиции (на вопрос, почему он пошел в журналистику, Вышенков отвечает строчкой из песни группы «Кровосток»: «Убили цыганку, так вышло»).

Мы встречаемся с Вышенковым в кафе на Фонтанке. Он в принципе не верит цыганским словам: «Они сегодня назовутся одним именем, завтра другим, а послезавтра цыган скажет, что он президент США. Отношение к ребенку и женщине у цыган символизирует Россию конца XIX века, а вселенское горе [цыганами] изображается, когда [им] это выгодно... У нас есть одна новость про убийство одного ребенка, а сколько [детей] закопали — мы не в курсе. Кто в курсе? И кому это нужно? Кто хочет в это лезть? Мы у себя на "Фонтанке" как-то поставили [новость] о том, что сожгли табор, так мне потом [из полиции] ребята позвонили: "Жень, ну зачем так, так [писать] не надо. Ну, там какие-то сараи, какая-то грязь, вот мы и сожгли. А нам это надо?" Эти дети, эти трупы, этот вой тюленя в теплую погоду!»

Судя по рассказу Вышенкова, после того как стало известно об убийстве, ситуация могла разворачиваться следующим образом: «Вот вы представьте, у вас [на территории] табор. В этом таборе что-то произошло, вот труп, вот уголовное дело. Вы [приходите в табор]: "Слушайте, вы уж как-нибудь разберитесь, кто кого убил, а?" Мне чего нужно, мне нужен результат. Опер и следователь в этом цыганском анабиозе не понимают, кто что говорит, потому что сегодня он говорит одно, завтра — другое. А послезавтра их вообще никогда в жизни не найдут. Он говорит так: "Ребят, знаете, давайте выстраивать конструкцию так", — потому что не разобраться ему. Потому что единственное, что у него есть — это первоначальный звонок бабушки, некие показания свидетелей и экспертиза. Все остальное — это бульон, который варится каждую секунду. Вот и все. С цыганами всегда и тяжело, и трудно. Но когда появляются медицинские экспертизы, тут есть точность».

Проблема в том, что точности нет даже в медицинских экспертизах. В заключении эксперта Е.И. Потеряйко (она проводила патолого-анатомическое исследование в СПБ ГБУЗ «Бюро судебно-медицинской экспертизы» с 22 января по 7 марта 2013-го) в одном месте указано, что «обнаружены множественные ссадины, гематомы и закрытая тупая травма головы... отек головного мозга и кровоизлияние образовались в период времени, исчисляемый единичными сутками (не менее трех)». При этом в другом месте Потеряйко пишет так: «Указанная травма образовалась в период времени (трое-четверо) суток». А в третьем — «Достоверно высказаться о давности наступления смерти не представляется возможным».

«Если не было точного медицинского мониторинга, то с уверенностью сказать, насколько быстро развивался отек головного мозга, практически невозможно», — считает профессор Павел Иванов, начальник специализированного центра молекулярно-генетических экспертиз ФГБУ «Российский центр судебно-медицинской экспертизы».

Известно, что медицинский мониторинг в случае Максима Сабова не проводился: по словам свидетеля обвинения Ицы Тонто, избитому мальчику вызывали «скорую помощь», «но она до табора не доехала». Ни одного подтверждения вызова кареты «скорой помощи» с подстанций Петербурга в деле нет.

По мнению специалистов ФГБУ РЦСМЭ, можно определить разницу между одним-двумя днями, прошедшими с момента нанесения побоев. А вот понять, были нанесены побои три или четыре дня назад, практически невозможно. При этом Андрей Лакатош утверждает, что с момента избиения до смерти Максима прошло ровно два дня. Жанна Лакатош попала в СИЗО 17 января, мальчик был обнаружен мертвым в ночь с 21-го на 22-е; соответственно, с момента избиения до смерти должно было пройти, как минимум, четверо суток. Таким образом, в пользу Жанны Лакатош — только свидетельство 11-летнего Андрея.

Остатки табора

В промзону возле станции «Рыбацкое», где недолго жил и умер Максим Сабов, меня ведут юристы АДЦ «Мемориал». Час с лишним мы ходим по горам строительного мусора, огибаем копающиеся в мерзлой земле экскаваторы, чуть не проваливаемся в мелкое болото, а потом обнаруживаем одинокую цыганскую хибару неподалеку от железной дороги. Эта хибара — все, что осталось от табора мадьярских цыган. Сделанное частично из фанеры, частично из линолеума, жилище прикрыто целлофаном и — неожиданно — детским ковриком из «Икеи». Внутри топчан, свернутое ватное одеяло, надкушенное яблоко.

Рядом с хибарой — железная бочка с остатками дров, на земле валяется топор и куски вареной цветной капусты. Обитатели хибары, мама Андрея Лакатоша Анна и ее сожитель Степан Герич, обнаруживаются рядом — копают цветмет в ближайшей траншее. На Анне — пуховик, заляпанный грязью, и сапоги. На Степане ватник бурого цвета. Больше в промзоне цыган нет: кто-то подался в Москву, кто-то — на Украину, в Берегово.

Табор разогнали 22 января: об Ице Тонто, которая Анне приходится мамой, и Александре Дёрде, своем сводном брате, Анна с тех пор ничего не слышала. Она спрашивает, как ее сын Андрей выступил на суде, а потом говорит: «Жанна мальчика не убивала, богом клянемся». О том, били или нет Максима в «палатке», Анна и Степан рассказывать не хотят: «Ну, кто знает? Это ж муж и жена, они музыку включили, кто слышал, что они там с детьми делают? Вот только Жанна ребенка никогда не била, разве что по попе один раз стукнула».

Самого Максима они помнят очень хорошо: «Он по-мадьярски вообще не говорил, только по-русски. У него было настоящее свидетельство о рождении и медицинский полис. Хороший мальчик, крепкий». Степан и Анна одновременно поднимают руки на два метра от земли: «Вот такого роста был, настоящий богатырь».

Следующее заседание по делу об убийстве Максима Сабова состоится в Невском районном суде Петербурга 25 декабря 2013 года.


Светлана Рейтер (Санкт-Петербург — Москва)