Иван Ризак: подробности "камерной" жизни

Причем в киевской клинике Ивана Михайловича поместили сначала в ту палату (№ 6), где лежал Нестор Иванович, а потом перевели в другую (№ 1), которую некогда занимала Тамара Сергеевна.



Впрочем, с Ризаком мы разговаривали в холле, сидя на диванчике. Ему уже лучше. Передо мной Ивана Михайловича посещал его родной брат.



Чтобы не волновать пациента, в интервью я пытался избегать политики и ограничиться лишь «бытовыми» темами.



Чартер на четверых



— Из Ужгорода в Киев на следующий же день после освобождения, насколько известно, вы летели чартером. Кто сопровождал? Сколько вообще пассажиров было в самолете?



— Со мной летели только народные депутаты Украины — Игорь Шурма, Тамара Прошкуратова и Владимир Мазуренко. Шуфрича с нами не было.



— А другие пассажиры?



— Только мы.



— 13 сентября в 22.00 вас освободили из СИЗО под залог в 500 тысяч гривен. Журналисты интересовались — кто внес эту сумму, вы ответили, что «товарищи по партии». А за больницу — кто платит?



— Деньги эти — и собственные сбережения, и помощь друзей.



— А о какой сумме-то речь?



— Кроме проживания, здесь каждая консультация — за деньги. Но потом выставят счет и я буду знать, какая сумма. Пока же я внес аванс — 3 тысячи гривен.



— Почему вы здесь, именно в «Борисе»? Некоторые политики предполагают, что у вашей партии, так сказать, заключен с этим учреждением договор. Но вот вы — почему выбрали эту больницу?



— Когда меня избрали депутатом, а это был 2002 год, и я приехал в Киев надолго, то однажды пришлось вызывать «скорую» прямо в гостиницу «Киев», где я тогда поселился. У меня был гипертонический криз. И врачи, приехавшие на вызов, сказали, что лучше, если моим здоровьем займется частная клиника. Так я впервые попал в руки «Бориса»... Кстати, я не знал раньше, что у них есть стационар.



— У вас были претензии к врачам в СИЗО? Относились, может, предвзято?



— Нет, нет. Очень хорошо относились. Но это не только ко мне — ко всем. На имя начальника следственного изолятора я написал заявление с просьбой задействовать в наблюдении за моим здоровьем ведущих специалистов областного управления здравоохранения. И раз в 2—3 недели они меня посещали.



— Выглядите вы, кстати, достаточно бодро как для пациента... Иван Михайлович, вам же еще и 40 нет — что ж такие проблемы со здоровьем? Когда Шуфрич с Прошкуратовой вас «отбивали» у «Сокола», я прекрасно помню, как некоторые их коллеги скептически заявляли, мол, Ризак специально «косит» под больного.



— В молодости я серьезно занимался спортом. Штангой, борьбой дзюдо. В 87-м году именно из-за штанги повредил себе позвоночник. Поэтому, будучи в ту пору студентом, полгода в аудитории только стоял за партой, поскольку не мог сидеть. За меня взялся один «лекарь» в кавычках, провел сеанс мануальной терапии, в результате сломал мне ребра и скрутил шею. Мерили потом давление: на одной руке — 220 на 180, на другой — 80 на 140. Этот перепад мне устроил сюрприз: однажды в рабочее время я просто упал без сознания... Тогда начались проблемы с сосудами. Об этом знал очень узкий круг людей.



Была «Няня»



— Четыре месяца в СИЗО — немало. Память надолго останется. Расскажите, какая у вас была камера? Сколько человек там сидело?



— Вообще-то так сложилось, что прежде я никогда не был в украинских тюрьмах и следственных изоляторах... В том смысле, что в американской тюрьме с экскурсией был, а в нашей нет. Причем тут пришлось, так сказать, ощутить все на себе... Моя камера была рассчитана на 6 человек. Где-то 18 квадратных метров площади с отгороженным туалетом... Нары в два яруса.



— А вы на каком спали?



— Мы все спали на первом. Потому что дней 10 нас было трое, а потом — только вдвоем.



— Постельное белье выдавали? Некоторым не дают.



— И белье, и одеяло было. Познакомили меня с правилами поведения в СИЗО, и могу сказать, что за 4 месяца я никому претензий не предъявлял, выполнял все предписания, хотя можно было и позволить себе некоторые послабления.



— Например?



— Ну, вот даже в такой мелочи, как руки за спиной во время прогулки. Нас выводили на один час. И в принципе можно было позволить себе руки держать не за спиной. Но я принципиально держал только так, как предписано — руки за спину. Так что я был дисциплинированным.



— В камере подъем в 6...



— Да, в шесть, затем — уборка, вынос мусора, застилание «кроватей».



— Кто чаще убирал — он или вы? Или поровну, по очереди?



— Сокамерник чаще брал на себя эти функции — потому что моложе и здоровее. Но я ему помогал. Мне не сложно... Я же сам в 15 лет ушел из дому, учился в ПТУ, много лет жил в общежитиях. И по уровню комфортности камера СИЗО вполне сошла бы за некоторые комнаты в «общаге».



— После уборки чем занимались?



— После уборки сидишь, думаешь, анализируешь.



— Еще читаешь. Кстати, что вы в камере читали?



— Все. Включая интернет.



— Там разве был компьютер?



— Нет, но мне распечатки давали.



— Еще можно было смотреть телевизор.



— Согласно внутреннему распорядку в СИЗО всем задержанным можно иметь в камере телевизор. Так что если он у меня был, то это не приоритет. На окнах камер — множество телевизионных антенн.



— И спутниковых тоже?



— Нет. Только обычные.



— Что смотрели?



— Все новости на всех каналах.



— А сериалы?



— Иногда «Исцеление любовью» и «Няню». «Кармелиту» смотрел мой сокамерник.



— И кто это был? Вы ж познакомились, вероятно? Какие отношения у вас сложились с ним? Не обижал?



— Со мной сидел один парень. Его звали Роман Сурмай. Выпускник школы-интерната. Уже второй раз попадает в СИЗО — и второй раз за кражу. Он сказал, что в своей фирме, где работал бухгалтером, украл несколько тысяч гривен.



— Вот так все вам и выкладывал? Неужто настолько доверительные отношения сложились?



— А почему нет? Нормально общались. Он время от времени возвращался к теме «деньги в жизни человека». Я ему объяснял, что их всегда можно заработать, главное, чтобы были более высокие ценности. Да вот хотя бы — дом, семья. Между прочим, многим позволяли там видеться с родными. И когда мое «дело» было завершено и я расписался в итоговом протоколе, то получал возможность, как и все, согласно действующему законодательству, чтобы мои родственники были у меня адвокатами. У многих, находившихся со мной в СИЗО, в роли защитника были то жена, то мама, то отец. И я обратился с просьбой. Но получил официальный отказ — и на брата, и на жену.



Без голодовок



— Какой был рацион? Такое впечатление, что вы похудели...



— Похудел, конечно, но это только от переживаний. Глупо было бы говорить, что я нахождение в СИЗО воспринимал безразлично и строил из себя эдакого героя... Конечно, был стресс... Но кормили нормально — чай утром. Я, правда, пил несладкий из-за своего сахарного диабета. На обед давали суп или борщ, на второе — гречку или картошку, на третье — компот. Все приносили в камеру.



— Вы там голодовку ни разу не объявляли? В знак протеста.



— Нет. Никаких акций протеста, никаких заявлений за весь период я не делал. Спокойно — насколько это возможно — находился в камере следственного изолятора. Хотя спокойствие было относительным, учитывая дикий уровень обвинений, выдвигаемых мне. Они меня просто шокировали! Но сидя в камере, мне ничего не оставалось, как крепить здоровье. Для будущей борьбы. Поэтому я отжимался на полу. И качал пресс, лежа на постели.



— Когда в Лукьяновское СИЗО четыре года назад попала Юлия Тимошенко, то сотрудники учреждения так сочувствовали ей, что всячески пытались хоть как-то облегчить участь «узницы». Вам пытались тоже? Или отношение было враждебным?



— И от работников изолятора, и от руководства СИЗО, и от сотрудников медчасти я чувствовал только доброжелательное отношение. Спрашивали: может, что надо?



— В ночь задержания в ужгородской клинике, история стала известна всей Украине, вас «взяли» прямо с постели и увезли в СИЗО...



— Сначала в изолятор временного содержания. Потому что по ночам СИЗО не принимает.



— Шуфрич уверял, что вас не «вели», а «волокли, как мешок». Так вас действительно волокли?



— Да. Хотя я не понимаю, зачем. Мне даже было смешно. Встал с постели, но вдруг ко мне подлетают человек 20, хватают под руки и тащат к машине. Зачем тащить? Я бы сам пошел. Все-таки у меня вес немалый...



— Вещи кто передал? Депутаты говорили, что передачу вам не позволили.



— Я был одет в спортивные штаны и майку. Вещи действительно мне пытался передать депутат Воюш, но ему не удалось. Через несколько часов привез брат.



Ничего личного



— Хоть я и зарекся о политике не говорить, но есть пару вопросов, которые больше касаются ваших взаимоотношений с земляками. Например, с Балогой, нынешним губернатором, и Ратушняком, народным депутатом, бывшим мэром Ужгорода. Сейчас назревает вроде как конфликт между ними. Но, говорят, враг моего врага — мой друг. Ратушняк вам друг?



— У меня никогда в жизни не было ни с одним, ни с другим личных стычек, неприязненных отношений — ни с Ратушняком, ни с Балогой.



— Скажите еще, что противостояния не было.



— Но не из-за личных мотивов.



— Ратушняк вам теперь друг?



— Я бы так не сказал. Он — самодостаточный человек, принимающий самостоятельно решения о тактических союзах с тем или иным политиком... Кстати, после выхода из СИЗО Ратушняк меня поздравил.



— Правда ли, что Янукович, будучи премьером, обещал ему должность губернатора Закарпатья?



— Догадываюсь... У нас на Закарпатье сложно утаить информацию. Хотя лично у меня не было никаких шансов остаться губернатором после выборов, кто бы из кандидатов ни победил. Я это знал. Но я оставаться и не хотел.



— А когда были в СИЗО, не мечтали взять реванш, вернуться во власть?



— Нет. Я не хотел бы никуда возвращаться. У меня есть цель — закончить докторскую диссертацию по физике полупроводников.



— Свое будущее — если суд вас, допустим, оправдает и дадут вам волю, — вы представляете за письменным столом?



— На должность в обладминистрацию я ушел с должности старшего научного сотрудника Ужгородского университета. Причем шел я во власть, честно говоря, с очень простыми пожеланиями — получить квартиру. В университете в ту пору сдавался последний кооперативный дом, а я в список не попал. Те деньги, которые мы с женой насобирали на кооператив, «сгорели» на книжке. Вот я и думал, куда идти работать, чтоб получить квартиру. Предложили в 94-м году поработать зав орготделом. Квартиру я получил через 3 года.



— Когда вас выпустили из СИЗО, было уже поздно, и ваши иногородние однопартийцы, вероятно, поехали ночевать к вам домой? Все поместились?



— Все. Я всю ночь сидел в кухне, чай пил, с женой разговаривал. А родственников и гостей-депутатов уложили спать. Тамара — в одной комнате, Мазур и Шурма — в другой... Им в зале на широком раскладном диване постелили, они «валетом» спали.



— Сколько комнат?



— На сегодняшний день — пять.



— Вы так говорите, как будто «на завтрашний день» появится шесть или станет четыре.



— Я говорю «на сегодняшний», потому что всего полтора года назад переехал в эту квартиру. А до того у меня была на семью жилая площадь 39,2 кв. м. Ко мне, уже в ту пору губернатору, приходили и спрашивали: чего у тебя такая маленькая квартира? Получил большую, стали спрашивать: почему у тебя нет собственного дома? Но я им отвечал, что мне еще и 40 нет, так что в жизни все успею, если захочу.



— Какое имущество у вас если не конфисковали, то уже описали?



— Конфисковать не могли, потому что это делается только по решению суда. А решения еще нет. Но описали половину квартиры...



— А машину? Помнится, были какие-то выяснения насчет вашего транспорта.



— Но у меня собственной машины не было и нет. Это уже выяснили... Кроме части квартиры, описали еще две картины.



— Как «музейные»? Типа, как предполагают, — у Щербаня?



— Я не знаю, что там у Щербаня, но у меня картины — и подаренные, и купленные моей семьей... Это работы закарпатских художников. Причем современных. Некоторые картины я отдавал в музеи.



— А земля? У вас нет своей земли?



— Четыре с половиной сотки есть. На них сейчас наложили арест, то есть это считается имуществом и его тоже описали.



— Кто с вами сейчас приехал в Киев из родных?



— Сын. Но просто так уж совпало, что его пригласили на тренировки юношеской сборной Украины по футболу. Ему уже 16 лет... Я не мог поздравить его с шестнадцатилетием, потому что находился в СИЗО.



— Последний вопрос об изоляторе. Многие заключенные держат в камере семейные фотографии... У вас тоже были?



— К сожалению, нет. Но — как ни парадоксально — причина банальна: за 18 лет совместной жизни мы с супругой так и не сфотографировались вместе. Поэтому единственное, о чем я мечтал, так это вернуться в семью. И — сфотографироваться с женой.



Алексей ВЕКШИН